Неточные совпадения
«Кроме формального развода, можно было еще поступить, как Карибанов, Паскудин и этот добрый Драм, то есть разъехаться с
женой», продолжал он думать,
успокоившись; но и эта мера представляла те же неудобства noзopa, как и при разводе, и главное — это, точно так же как и формальный развод, бросало его
жену в объятия Вронского. «Нет, это невозможно, невозможно! — опять принимаясь перевертывать свой плед, громко заговорил он. — Я не могу быть несчастлив, но и она и он не должны быть счастливы».
— С
женой — совсем порвал? С Дуняшей-то серьезно, что ли? Как же и где думаешь жить? — Он отвечал ей кратко, откровенно и, сам несколько удивляясь этой откровенности, постепенно
успокаивался.
Козлов, в свою очередь, отвел Райского в сторону. Долго шептал он ему, прося отыскать
жену, дал письмо к ней и адрес ее, и
успокоился, когда Райский тщательно положил письмо в бумажник.
Вскоре после смерти
жены он было попросился туда, но образ его жизни, нравы и его затеи так были известны в обществе, что ему, в ответ на просьбу, коротко отвечено было: «Незачем». Он пожевал губами, похандрил, потом сделал какое-то громадное, дорогое сумасбродство и
успокоился. После того, уже промотавшись окончательно, он в Париж не порывался.
Харитина настолько
успокоилась, что даже согласилась съездить к мужу в острог. Полуянов был мрачен, озлоблен и встретил
жену почти враждебно.
Другая
жена допыталась бы, в чем дело, и не
успокоилась бы, пока не вызнала бы всего.
Наша спутница,
жена моряка-офицера, бежала из Владивостока, испугавшись холеры, и теперь, немного
успокоившись, возвращалась назад.
Мать он любил и уважал всегда, но эта ненависть старухи к его жене-басурманке ставила между ними непреодолимую преграду, — нужно было несчастной умереть, чтобы старуха
успокоилась.
— Как несправедливо устроена вся наша жизнь, Петр Елисеич! — сетовал Груздев, несколько
успокоившись. — Живешь-живешь, хлопочешь, все чего-то ждешь, а тут трах — и нет ничего… Который-нибудь должен раньше умереть: или муж, или
жена, а для чего, спрашивается, столько лет прожили вместе?
Так на этом он и
успокоился. И даже, возвратясь домой, сказал
жене...
Софья Николавна скоро одумалась, вновь раскаянье заговорило в ней, хотя уже не с прежнею силой; она переменила тон, с искренним чувством любви и сожаления она обратилась к мужу, ласкала его, просила прощенья, с неподдельным жаром говорила о том, как она счастлива, видя любовь к себе в батюшке Степане Михайлыче, умоляла быть с ней совершенно откровенным, красноречиво доказала необходимость откровенности — и мягкое сердце мужа, разнежилось,
успокоилось, и высказал он ей все, чего решился было ни под каким видом не сказывать, не желая ссорить
жену с семьей.
Года через полтора после смерти первой
жены, горячо им любимой, выплакав сердечное горе, Николай Федорович
успокоился и влюбился в дочь известного описателя Оренбургского края, тамошнего помещика П. А. Рычкова, и вскоре женился.
— Вы, кажется, предаетесь угрызениям совести? — заметила однажды Аграфена Петровна с улыбкой. —
Успокойтесь, мой милый… Мы с Андреем Иванычем только играем в мужа и
жену, по старой памяти.
Шалимов. Мой друг,
успокойся! Все это только риторика на почве истерии… поверь мне! (Берет Басова под руку и ведет его на дачу. Дудаков, заложив руки за спину, выходит из комнат и медленно идет направо; там его молча ждет
жена, неподвижно стоя под деревьями.)
Глаза старого рыбака были закрыты; он не спал, однако ж, морщинки, которые то набегали, то сглаживались на высоком лбу его, движение губ и бровей, ускоренное дыхание ясно свидетельствовали присутствие мысли; в душе его должна была происходить сильная борьба. Мало-помалу лицо его
успокоилось; дыхание сделалось ровнее; он точно заснул. По прошествии некоторого времени с печки снова послышался его голос. Глеб подозвал
жену и сказал, чтобы его перенесли на лавку к окну.
Вернувшись домой, Лаптев застал
жену в сильном нервном возбуждении. Происшествие с Федором потрясло ее, и она никак не могла
успокоиться. Она не плакала, но была очень бледна и металась в постели и цепко хваталась холодными пальцами за одеяло, за подушку, за руки мужа. Глаза у нее были большие, испуганные.
Жадов. Ведь молодую, хорошенькую
жену надо любить, надо ее лелеять… (Кричит.) да, да, да! надо ее наряжать… (
Успокоившись.) Ну, что ж, ничего… ничего… Это легко сделать! (С отчаянием.) Прощайте, юношеские мечты мои! Прощайте, великие уроки! Прощай, моя честная будущность! Ведь буду и я старик, будут у меня и седые волосы, будут и дети…
— Да… ну, продолжайте: какова была, например, любовь вашей
жены вначале хотя? — расспрашивала, силясь
успокоиться, Дора.
— А вы несколько
успокойтесь! — отнесся князь к
жене. — Это отлично, что Миклаков пришел: мы сейчас же с ним все и устроим! — присовокупил он, как бы рассуждая сам с собой.
Многие считали это сначала просто пренебрежением и
успокоились только, когда распространился слух, что Бер сектант, гернгутер, пуританин и даже ханжа, но тем интереснее, что этот пуританин сегодня явится в обществе, да еще вдобавок с своей русскою
женою.
Придя домой, Червяков рассказал
жене о своем невежестве.
Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой»,
успокоилась.
Долго, и как бы забыв все, молился Павел, а потом, заметно уже
успокоившись, вышел в гостиную, позвал к себе горничную Юлии и велел ей собрать все вещи
жены.
Выпив воды, немного
успокоившись, я вернулся к
жене. Она стояла в прежней позе, как бы загораживая от меня стол с бумагами. По ее холодному, бледному лицу медленно текли слезы. Я помолчал и сказал ей с горечью, но уже без гнева...
Пришел домой, ходил-ходил, ругался-ругался со всеми, и с
женою, и с прислугою — не могу
успокоиться да и баста! Стоит у меня француз перед глазами и никак его не выпихнешь.
Глубокая ночь наступила. Никто не мыслил
успокоиться в великом граде. Чиновники поставили стражу и заключились в доме Ярослава для совета с Марфою. Граждане толпились на стогнах и боялись войти в домы свои — боялись вопля
жен и матерей отчаянных. Утомленные воины не хотели отдохновения, стояли пред Вадимовым местом, облокотись на щиты свои, и говорили: «Побежденные не отдыхают!» — Ксения молилась над телом Мирослава.
Так это и
успокоилось, и брата с Машенькой после крещенья перевенчали, а на следующий день мы с
женою поехали навестить молодых.
Начинал Яков снова читать и петь, но уже не мог
успокоиться и, сам того не замечая, вдруг задумывался над книгой; хотя слова брата считал он пустяками, но почему-то и ему в последнее время тоже стало приходить на память, что богатому трудно войти в царство небесное, что в третьем году он купил очень выгодно краденую лошадь, что еще при покойнице
жене однажды какой-то пьяница умер у него в трактире от водки…
Под тяжелыми шагами заскрипели половицы, и стукнула упавшая табуретка. Хозяин Андрея Николаевича, пекарь, когда бывал пьян, постоянно терял что-нибудь и не
успокаивался, пока не находил. Чаще всего он терял какие-то две копейки, и Андрей Николаевич сомневался, были ли они когда-нибудь в действительности.
Жена давала ему свои две копейки, говоря, что это потерянные, но Федор Иванович не верил, и приходилось перерывать всю комнату.
— Полноте, полноте, вы опять за слезы! — вскликнул Сивков. — По-моему, вам бы теперь отдохнуть,
успокоиться. Семеновна, — прибавил он, обращаясь к
жене, — и вы, сношеньки, подите-ка, мои матушки, успокойте Авдотью Марковну. А завтра поезжайте с ней за покупками. А ежели у вас, Авдотья Марковна, в деньгах может быть недостача, так вы об этом не извольте беспокоиться — чем могу служить, все для вас и для Марка Данилыча сделаю.
— Беги, милый, беги; он уже что-нибудь скаверзит, либо что, либо что, либо еще что. Ну, а пока я тебе, пожалуй, хоть одно звено в своем заборчике разгорожу. Сафроныч
успокоился — щель ему открывалась. Утвердили они одну лесенку с одной стороны, другую с другой, и началось опять у Сафроновых хоть неловкое, а все-таки какое-нибудь с миром сообщение. Пошла
жена Сафроныча за водою, а он сам побежал к приказному Жиге, который ему в давнее время контракт писал, — и, рыдая, говорит свою обиду...
В 1864 году, во время работы над «Войной и миром», Толстой пишет Софье Андреевне: «Ты, глупая, со своими неумственными интересами, мне сказала истинную правду. Все историческое не клеится и идет вяло». В 1878 году он пишет Фету: «Прочтя ваше стихотворение, я сказал
жене: «стихотворение Фета прелестно, но одно слово нехорошо». Она кормила и суетилась, но за чаем,
успокоившись, взяла читать и тотчас же указала на то слово, которое я считаю нехорошим: «как боги».
Разговор оборвался, но Хомутов все-таки отчасти
успокоился. В кабинет вернулась вместе с матерью оправившаяся Талечка и на предложенный уже лично графом вопрос, вновь выразила свое согласие быть его
женою.
—
Успокойся, моя ненаглядная лапушка, — обнял
жену Ермак Тимофеевич, — я расскажу тебе все по порядку, и поймешь ты, что мне одному надо ехать.
Князь Андрей Павлович между тем совершенно
успокоился. Смерть ребенка княгини примирила его не только с ним, но и с
женою.
Он
успокоился, когда переловили большую часть шайки Волка, и собирался ехать к
жене, но его задерживали еще в имении некоторые домашние, не терпящие отлагательства, распоряжения.
—
Успокойся, я разгорячился. Сам понимаю, что не придет же Малюте, старому псу, всерьез в голову от живой
жены с ребенком венчаться!.. Только вдругорядь ты мне этих шуток не болтай, я этого не люблю!..
Он принял
жену его на службу в одну из своих контор с жалованьем по тридцати рублей в месяц и на этом
успокоился.
С этой стороны Осип Федорович начал
успокаиваться, но зато отношения его к
жене еще более осложнились.
Этот смех еще более воодушевил старца; он нашел, что диван в комнате
жены и дочери стоит для них неудобно, несмотря на то, что они утверждали противное, прося его
успокоиться.